Кириллов В.М.

     Народные массы как творец истории - магистральная те­ма марксистско-ленинской исторической науки. «Марксизм, - отмечал Ленин В И., - отличается от всех других социали­стических теорий замечательным соединением полной науч­ной трезвости в анализе объективного положения вещей и объективного хода эволюции с самым решительным призна­нием значения революционной энергии, революционного творчества, революционной инициативы масс...»[1]
     Середина XIX в. - важный рубеж в развитии всемирной истории. Это время становления пролетариата как класса и перехода его к политической борьбе. Это момент перехода от одного типа социальности формирующего индивида к друго­му, от корпоративного к популистскому и классовому созна­нию. Советский исследователь Кожокин Е. М. отмечает: «На смену партикуляристскому шло популистское сознание с характерным для него ясным представлением о причастно­сти индивида к такой общности, как народ»[2].
    Переход к популистскому и далее, к классовому созна­нию - процесс, представляющий серьезный научный инте­рес и актуальность. Это узловой пункт линии исторического времени, когда все более широкие массы втягиваются в ре­волюционное творчество. Именно к таким моментам относит­ся проявление закона возрастания роли народных масс в истории, открытие которого принадлежит К. Марксу и Ф. Энгельсу. В работе «Святое семейство» они писали: «Вместе с осознавательностью исторического действия будет... расти и объем массы, делом которой оно является»[3].
     Важным и трудным делом является методически правильное освещение роли народных масс в вузовском курсе новой истории. Исходя из этого, мы и определяем цель и задачи данной работы. Цель работы - анализ конкретно-исторической роли народных масс европейских стран в ходе революции 1848-1849 гг. Предполагается решить следующие задачи: раскрыть понятие «народные массы» применительно к периоду 1848-1849 гг.; оценить степень сознательности их действий, понять основные мотивы практической деятельности через выявление специфики двух элементов идеологии народа («врожденной традиционной идеологии» и «привнесенных» извне идей и представлений)[4]; проследить взаимодействие масс и личностей; показать воздействие народных масс на ход исторических событий в решающие моменты революций; установить вслед за классиками марксизма-ленинизма степень влияния народных масс на итоги революций.
    В понятие народные массы включают классы и слои населения, которые по своему объективному положению заинтересованы и участвуют в решении задач прогрессивного общественного развития[5]. К ядру народных масс относится трудящееся население, его большинство, производящее материальные блага. Понятие народные массы конкретно-историческое и подлежит определенным модификациям.
Bo Франции середины XIX века - это полурабочие-полукрестьяне, урбанизированный неквалифицированный пролетариат и квалифицированные рабочие[6], крестьяне, имеющие возможность прокормиться за счет своей земли, крестьяне, владеющие парцеллами и вынужденные работать на других, безземельные крестьяне-пролетарии; ремесленники, мелкие торговцы, чиновники, учителя и другие представители интеллигенции; прогрессивные слои мелкой буржуазии[7].
    В Германии - отсталая часть рабочих, связанная идеоло­гией корпоративного сознания, цеховых традиций; чернорабочие; более развитое ядро рабочих промышленных округов, составляющее меньшинство пролетариата; «огромный класс мелких сельских хозяев, составляющих вместе со своим придатком - сельскохозяйственными рабочими - значительное большинство всего народа (70% населения). Этот класс состоит из зажиточных крупных и средних крестьян, располагающих услугами нескольких наемных рабочих; мелких свободных крестьян, фактически зависящих от ростовщиков; феодально-зависимых крестьян, платящих ренту и отрабаты­вающих у землевладельцев и сельскохозяйственных рабочих. Кроме того в городе - мелкобуржуазная интеллигенция; бед­нейшие ремесленники и торговцы[8].
    В Италии - ремесленные подмастерья, мануфактурные и сезонные рабочие, малочисленный фабричный пролетариат, не обладавший политическим сознанием; полуфео    дальные из­дольщики; демократическая интеллигенция, значительная прослойка чиновников и мелких собственников, выходцы из обедневших дворянских и буржуазных семей, городская бед­нота, мелкие торговцы, чернорабочие[9].
В Австро-Венгрии - закабаленное крестьянство, город­ская беднота, сезонные и строительные рабочие, ничтожное число фабричных рабочих, обнищавшее, деклассированное мелкое дворянство без земли; ремесленники[10].
    Несомненно, что ядром народных масс являются пролета­рии и крестьяне. Однако, в связи с общим слабым уровнем развития капитализма и его особенностями в разных странах, рамки понятия народные массы то сужаются до «чисто» пролетариев и крестьян, то расширяются до - пролетариев, крестьян, ремесленников, мелких торговцев, чиновников, мелкой буржуазии, обнищавшего дворянства. Сам термин «народ - как субъект истории, как нравственная категория уже утвердился в сознании общества после деятельности про­светителей»[11]. К середине XIX в. используются такие понятия как «класс», «рабочий класс», «средние слои»[12]. Однако это категории отнюдь не адекватные сегодняшнему их содержа­нию. Только К. Маркс, Ф. Энгельс, немногие их сподвижни­ки четко представляли себе, что такое пролетариат, кресть­янство, буржуазия как классы общества. Остальные же сов­ременники гораздо чаще пользуются определениями типа: «трудящиеся классы», «работники» и т. п. Переход от попу­листского к классовому сознанию трудовых масс народа только начинается.
      Попробуем представить уровень развития сознания на­родных масс в таких странах как Франция, Германия и Ита­лия. В конкретно-историческом анализе используем ряд идей, предложенных марксистами-философами, социологами и ис­ториками.
     В середине XIX в. происходит становление политического сознания народных масс. Совершается переход от типа соци­альности докапиталистической формации к типу социально­сти капиталистического общества, от отношений личной зависимости, к отношениям вещной зависимости. Таким образом, происходит поворот от естественно сложившегося типа социальности, при котором индивид слит с коллективом и с объективными условиями своего производства и не выступает как личность, к выделению из коллектива (общины, корпорации, сословия) классов, личностей с политическим и экономическим сознанием[13].
     К середине XIX в. уже взаимодействовало три типа сознания - партикуляристское, популистское и классовое. Рассматриваемый период - момент резкого ослабления «связующей культуры», связанной с идеологией господствующего класса, годы перехода от «исторического сна», «спячки» к социальным движением, от стихийного к сознательному творчеству.
    Во Франции 1848 г. сознание народных масс несет на себе отпечаток многих политических действий. Довольно развиты здесь капиталистические отношения, хотя промышленный переворот еще не завершен. Пролетариат и буржуазия выделились, как основные классы нового общества. Ликвидированы сословия и корпорации, местные привилегии, утвержден принцип равенства всех граждан перед законом, уничтоживший множество перегородок между различными группами рабочего люда. Зародилось популистское сознание на базе идей и достижений Великой буржуазной революции. До 1789 г. массы французского народа ничего не знали о политике, а к середине XIX в. несколько поколений французов имели свои юбилейные дни революций 1789-1794 гг., 1830 г., февраля 1848 г. Борьба рабочих была увязана с лозунгом «Жить, работая, или умереть, сражаясь» Лионского восстания 1831 г., с опытом республиканских восстаний 1832 г. в Париже и 1834 г. в Лионе, с попыткой восстания «Общества времен года» О. Бланки. Еще с издания в 1828 г. книги «Установление заговора равных» начинают распространяться идеи заговорщического коммунизма Г. Бабефа[14].
     С 1840-х гг. идеологическое развитие рабочих поднимается на новую ступень пользуется популярностью политическая литература, с интересом читаются речи Робеспьера, Марата, сочинения по истории французской революции 1789-1794 гг. Стихийный «рабочий коммунизм» питается идеями «Путешествия в Икарию» Кабэ, «Кодекса коммунизма» Дезами и к началу февраля 1848 г. революционные коммунисты представляли «сильнейшую фракцию революционного пролетариата, далеко превосходившую своим значением другие фрак­ции»[15]. Активнейшим образом воспринимаются и идеи мелко­буржуазного социализма Сен-Симона, Фурье, Ламеннэ, Леру, Прудона, Л. Блана. Однако истинно пролетарский программный документ - «Коммунистический манифест» - не извес­тен парижским рабочим (он вышел на французском языки только в июне)[16].
    Говорить о четком классовом сознании французского про­летариата в 1848 г. не приходится, ибо даже июньский порыв рабочих был стихиен. Согласно свидетельствам очевидцев ре­волюционных событий 1840-х гг., в огромном количестве со­циалистических листков теории Сен-Симона, Фурье, Л. Бла­на, Прудона «перемешивались в каком-то удивительном хао­се.., который еще раз свидетельствовал, как научные и тео­ретические истины, пущенные в народ, целиком перепутыва­ются в его сознании»[17]. П. В. Анненков замечает: «...от каж­дой теории взяты были ее резкие стороны, только выпуклые мысли, бросающиеся в глаза масс, сущность же ее, требующая размышления, оставалась в стороне»[18]. Бесчисленные листки, журналы, афиши «...говорили, требовали социализма, коммунизма, раздела собственности в тех общих фразах, затвержденных наизусть у главных представителей различных теорий, которые поясняются предшествующим и последую­щим, но, вырванные из полного учения, только кажутся инст­рументом для возбуждения страстей»[19].
Народ Парижа, жестоко страдая от тяжелых условий своего существования, с готовностью использовал оружие всякий раз, как только представлялось возможным, «провоз­глашая неизменно одни и те же отвлеченные понятия о ра­венстве, братстве, общем труде, общем довольстве и прочее, к которым приучили его вожаки, бывшие двигателями всех прежних революций и в которых, по его мнению, заключалась сила изменить мгновенно существующий порядок вещей, как бы по волшебному слову»[20].
    В февральских событиях народные массы Парижа не име­ли ясного плана действий и какой-то особой программы. «Народ ничего не предлагал от себя. За него действовало и работало одно только слово «Реформа!» - отмечает П. В. Ан­ненков[21]. Революционный опыт восстаний 14 июля 1789 г., 10 августа 1792 г., 30 июля 1830 г. и других помогал народу, в февральских событиях чувствовалась направляющая рука вожаков бланкистских и республиканских тайных обществ.
    Наивысшей сознательностью в политических действиях отличались квалифицированные рабочие Парижа и нескольких крупных городов Франции. Однако свыше 75% населения страны проживало в деревне. Значительную часть народных масс составляли неквалифицированные городские рабочие, которые находились в идеологическом вакууме. «Утратив систему традиционных, чаще всего крестьянских ценностей, - подчеркивает Кожокин Е. М. - они не успели еще завоевать для себя тех условий жизни, которые позволили бы подняться до восприятия новой республиканско-демократической и социалистической культуры». Многочисленная категория полурабочих-полукрестьян духовно была «еще включена в крестьянский мир»[22] и соответственно разделяла все пережитки сельской психологии.
    В середине XIX в. во Франции насчитывалось 784.600 сель­ских собственников. Почти половина из них была освобождена от налогов «по бедности». «Собственность, которая оказывалась недостаточной для того, чтобы прокормить крестьян, была лишь средством прикрепления этих крестьян к деревне в качестве поденщиков, работающих у крупных землевладельцев, в качестве издольщиков»[23].
   Крестьянство Франции уже вступило на почву классового конфликта с буржуазией, обирающей его путем ростовщичества и нарушения «права пользования». Крестьянская беднота, сельский пролетариат и полупролетариат играли активную роль в продовольственных волнениях[24]. Идеологическое сознание крестьянства, конечно же, еще более аморфно, чем у рабочих и зачастую реакционно. Оно находилось под полным контролем духовенства, буржуазии и помещиков. Не случайно провинция выступила душителем июньского движения, Среди крестьян удалось внедрить представление, что в Париже живет кровожадный «Отец коммунизм», который грозит разорить крестьян и убить их детей»[25].
    Сравнительно богаче выглядит исторический материал, дающий нам представление о других составных элементах категории народные массы: ремесленниках, мелких торговцах, чиновниках, учителях и других представителях интеллигенции, разорившихся средних и мелких предпринимателях, прогрессивных слоях мелкой буржуазии. Ведь именно лицам из этих слоев населения Франции принадлежит авторство многих сочинений той поры, как идеолого-политического, так и мемуарного плана.
    Ремесленники и мелкие торговцы более всего сохранили в своем сознании пережитки корпоративизма и объективно не могли иметь в нем классовых элементов. Мелкобуржуаз­ный слой также не мог обрести в идеологии четких классовых характеристик. Мелкие собственники не могли пойти дальше лозунга популистской демократической республики с аморф­ной идеей равенства. В целом здесь можно согласиться с ха­рактеристикой среднего француза, данной А. И. Герценом: «Одна господствующая страсть поглощала все мысли и досу­ги среднего состояния - стяжание, нажива, ажиотаж»[26].
Максимально четко главные приоритеты в сознании раз­личных компонентов народной массы проявились в трех куль­минационных для Франции 1848-1849 гг. событиях: 23 июня 1848 г. - дне восстания пролетариата, 10 декабря 1848 г. - дне крестьянского «восстания» и 13 июня 1849 г. - дне вос­стания демократических мелких буржуа[27]. В феврале же 1848 г. народ почти в полном согласии дрался под лозунгом республики, кроме крестьян, тяготевших к империи.
    Почему же единство народных масс после февраля распа­лось? Вполне очевидно, что это было связано с разными представлениями о республике, с разными уровнями народной идеологии. Народная идеология - это, как правило, сочета­ние двух элементов: один из них присущ самим низшим народ­ным классам; другой - постепенно привносится в эти классы извне и адаптируется ими. Первый элемент - «врожденная традиционная идеология», как бы впитанная с молоком мате­ри (из непосредственного опыта, устной традиции и народной памяти). Второй элемент - «привнесенные» извне идеи и представления, нередко принимающие форму систематизиро­ванных политических или религиозных убеждений («права человека», «народный суверенитет» и т. п.). Яркий пример «врожденных» убеждений - неотъемлемое право на землю в представлении крестьян. Сознание рядового человека пред­ставляет собой сплав «врожденных» и «привнесенных» пред­ставлений и потому весьма противоречиво. При любом рас­кладе «врожденные» представления настолько устойчивы, что новые «привнесенные», идеи, как прогрессивные, так и реак­ционные в процессе их передачи трансформируются[28].
    Наиболее резкому изменению в интересующий нас период подвержены «врожденные» представления пролетариата. По­тому сознание рабочих подвержено воздействию идей утопи­ческого коммунизма и мелкобуржуазного социализма. Своим идеалом рабочие видят некую социальную республику и по­степенно приходят к классовому единству в борьбе, объектив­но обгоняя по своему политическому развитию мелкую бур­жуазию и, конечно, крестьянство. И хотя, по замечанию К. Маркса, мысли господствующего класса являются в каждую эпоху господствующими мыслями, в момент июньского выступления и особенно после тяжелого поражения пролетариат интуитивно порывает с абстрактными идеями буржуазного равенства и оказывается во главе борьбы за демократию. Это становится возможным именно в момент слабости «связующей культуры» французского общества середины XIX в.
    К. Маркс отмечал, что в процессе развития событий после июньского восстания конкретно было показано влияние мелкобуржуазных элементов и их объединение «с главным носителем революционных интересов, с революционным пролетариатом». Они «соединились в социально-демократическую, т. е. красную, партию»[29]. Пролетарии неизмеримо выросли после июня 1848 г., они избавились от иллюзий, связанных с утопиями, расстались с революционерами старой формации типа Л. Блана, О. Бланки. А. И. Герцен, прослеживая развитие политического сознания народных масс, писал: «...с июньских дней народ расстается с революционерами именно потому, что остается верен революции. Призрачный мир политики и внешних перестроек тюрьмы вдруг исчез для него и утратил весь интерес свой. Но революция не остановилась. Вместо неосторожных попыток и заговоров работник думает крепкую думу и ищет связи не с меховыми революционерами, не с редакторами журналов, а с крестьянами»[30]. Вот яркий пример перехода от корпоративного к популистскому и классовому сознанию.
    К. Маркс доказал, что к «...весне 1850 г. развитие буржуазной республики, возникшей из «социальной» революции 1848 г., привело к тому, что действительное господство оказалось сосредоточенным в руках крупной буржуазии..., а все другие общественные классы, крестьяне и мелкие буржуа, напротив, сгруппировались вокруг пролетариата...»[31]
       Если говорить об эволюции мелкой буржуазии в процессе французской революции 1848 г., то достаточно вспомнить ха­рактеристику В. И. Ленина, он писал: «В 1789 году мелкие буржуа могли еще быть великими революционерами; в 1848 году они были смешны и жалки»[32].
       Сложнее обстоит дело с сознанием крестьянских масс. Важно еще раз подчеркнуть тот факт, что «Борьба против ка­питала, - по словам К. Маркса, - в ее развитой современ­ной форме, в ее кульминационной фазе, борьба промышленного наемного рабочего против промышленного буржуа явля­ется во Франции не повсеместным фактом. После февраль­ских дней она тем менее могла послужить национальным содержанием революции, потому что борьба против второстепенных способов капиталистической эксплуатации, - борьба кресть­янина против ростовщичества и ипотеки, борьба мелкого бур­жуа против крупного торговца, банкира, фабриканта... была еще скрыта под оболочкой общего восстания против общего гнета финансовой аристократии»[33].
   В сознании крестьянства Франции можно выделить сле­дующие установки: желание иметь свой кусок земли, способ­ный прокормить семью, представление о Наполеоне - импе­раторе, как человеке давшем крестьянам землю и освободив­шим их от крепостной зависимости, недоверие и ненависть к Парижу, как городу сеющему смуту, ненависть к буржуа-ростовщику, грабящему крестьянина, желание жить в порядке определенном сельской традицией, признание лидерства за по­мещиками и духовенством, глубокая религиозность. Февраль не всколыхнул крестьянскую массу. Вскоре после него после­довал 45-сантимный налог, породивший ненависть к республике; обрушилась легитимистская, промонархическая пропа­ганда против Парижа, рабочего, республики. Февраль для французских крестьян начался только 10 декабря 1848 г. К. Маркс дал очень выразительную характеристику поведе­ния крестьянства в этот момент. Он писал: «Символ, выразивший их вступление в революционное движение, неуклюже-лукавый, плутовато-наивный, несуразно-возвышенный, расчетливое суеверие, патетический фарс, гениально-нелепый анахронизм, озорная шутка всемирной истории, непонятный иероглиф для цивилизованного ума, - этот символ явно носил печать того класса, который является представителем варварства внутри цивилизации... «Долой налоги, долой богачей, долой республику, да здравствует император!» За спиной императора... крестьянская война»[34]. Всеобщее избирательное право, установившееся в республиканской Франции, отдало ее судьбу в руки крестьян и в этот момент проявилось сознание крестьянской массы. Вела крестьян постоянно одна идея - земельная собственность.
   Так как, в отличие от слабого в классовом отношении пролетариата, крестьянство являлось вполне сложившимся классом, со своим крепким традиционным мышлением и поведением, то оно и вело себя вполне определенно. Февраль их не увлек, зато затронул республиканский налог, усиливший ненависть к Парижу. В июне крестьяне прибыли в Париж во главе со своими помещиками, не вполне сознавая цели своего нашествия и громили рабочее восстание. Однако буржуазия, использовавшая крестьян ради своих корыстных целей, ошибалась в своем мнимом руководстве над сельским населением. Буржуазия лишь укрепила приверженность крестьян империи, интересы крестьян находились в непримиримом противоречии с интересами буржуазии. Революционное крестьянство, армия, население части департаментов поддерживали мелкобуржуазную партию Горы, к которой «перешло командование над соединенными революционными силами»[35]. Затем крестьяне в полном согласии со своими традициями, проголосовали за империю Наполеона. Поэтому можно сказать, что крестьянство жило полностью своим обыденным «врожденным сознанием, базирующимся на реакционных политических стереотипах, почти никак не воспринимая идеологические ухищрения различных группировок и классов. «Крестьянство, - по словам В. И. Ленина, - удовлетворяется отменой остатков феодализма и переходит на сторону поряд­ка, лишь изредка колеблясь между рабочей демократией и буржуазным либерализмом»[36]. Таким образом, теоретическое сознание крестьянства оказалось неразвито.
     Перейдем к анализу ситуации в Германии. К первой половине XIX в. Германия только еще вступала в стадию про­мышленной революции. Значительную роль играло ремесленное производство. Хотя накануне 1848 г. рабочий класс в Германии был более развит, чем в Англии XVII в. и Франции XVIII в., однако большинство немецких пролетариев 1848 г. не отличалось политической зрелостью, классовой организованностью и было склонно к влиянию мелкобуржуазного экономизма и левацкого бунтарства.
Основной силой мартовской революции в Германии были рабочие и беднейшие ремесленники. Постепенно рабочие поднимаются в своей борьбе до классовых требований. Незрелость рабочего движения и отсутствие классово-пролетарских организаций не мешали, однако, либеральному буржуа видеть именно в рабочих больших городов угрозу своему господству. Разрыв между буржуазией и рабочим классом в Германии наметился, как и во Франции. Передовая часть берлинских рабочих после мартовской революции отделилась от мелкобуржуазных демократов и при активном участии членов «Союза коммунистов» создала свою независимую организацию.
    Идеологическая ситуация в Германии была нескольку иной, чем во Франции. По выражению К. Маркса, Германия отстала от других народов в политической эмансипации. «Эмансипация немца есть эмансипация человека. Голова этой эмансипации - философия, а сердце - пролетариат»[37]. В традиционном сознании немца не было мощных революци­онных потрясений, его способность к практической политической борьбе была, несомненно, слабее, чем у француза, К. Маркс отмечал в связи с этим, что «...революционное про­шлое Германии теоретично, это - реформация. Как тогда революция началась в мозгу монаха, так теперь она начина­ется в мозгу философа»[38]. Германия страдала от раздроблен­ности, не существовало такого цельного национального орга­низма как во Франции. Ясно, что это отражалось и в тради­ционном сознании немца.
    Мелкобуржуазная интеллигенция и ремесленники разде­ляли веру в республиканско-демократические идеалы, были и истинные социалисты, развивались коммунистические идеи. Несомненным было сильное влияние грандиозных революци­онных событий во Франции, игравшей заглавную роль идео­логического катализатора в европейских революциях середи­ны XIX века. Требования, выдвинутые в ходе мартовской революции, говорят сами за себя: вооружение народа с пра­вом избрания офицеров, неограниченная свобода печати, суд присяжных, созыв германского парламента, равномерное рас­пределение налогов. Для французского пролетариата это требования прошлого. Воодушевленные республиканцы-эмиг­ранты, надеявшиеся установить в Германии республику, начав с баденского восстания, не учли многое. Они «...не приняли во внимание отсутствие у народных масс достаточного поли­тического опыта и не учли многочисленных, еще неизжитых иллюзий, в частности веры в могущество всеобщего избирательного права и всесилие будущего германского парла­мента»[39].
    Блестящую характеристику состояния рабочего класса, на примере Австрии, дали К. Маркс и Ф. Энгельс. В работе «Революция и контрреволюция в Германии» они отмечают: «...пролетарская масса, сильная количественно, но без всякой политической подготовки, способная почти беспричинно так же впадать в панический ужас, как и поддаваться взры­вам ярости, жертва всякого ложного слуха, рвущаяся к борь­бе, но безоружная, по крайней мере вначале, и лишь плохо вооруженная и кое-как организованная, когда ее, наконец, повели в бой...»[40].
     Основную массу народа в Германии и Австрии составляли мелкие ремесленники и торговцы в городе, крестьяне в деревне. Мелкие свободные крестьяне, феодально-зависимые крестьяне и сельскохозяйственные рабочие до событий 1848 года почти никак не связывали себя с политическими действиями, у них отсутствовал опыт борьбы. Поэтому немецкие крестьяне в своей борьбе, как замечал Ф. Энгельс, подражали крестьянской программе 1525 г. Основные действия крестьян состояли в уничтожении феодальных документов, поджоге помещичьих замков. Они начали с борьбы против евреев-ростовщиков и поднялись до борьбы против феодалов-помещиков.
     В Австрии крестьяне перед отменой крепостного права отказывались от несения барщины, самовольно рубили лес, отказывались признавать вотчинную юстицию. Буржуазные либералы, стремясь сохранить за собой руководящую роль в революции, толкали крестьянство в сторону политического компромисса с контрреволюционными элементами и в основном добились этого.
Крестьяне присоединились к восстанию и революционным силам из-за огромного бремени налогов и тяготевших на них феодальных повинностей. Собственной инициативы они не проявляли и колебались между рабочими и буржуазией, причем сельский батрак тяготел к рабочим, а мелкий крестьянин склонялся к мелкому буржуа. Наиболее последовательно проявили себя в борьбе с остатками феодализма крестьяне в Австрии, по причине отвлечения административного аппарата на войну с Италией.
    Таким образом, крестьянство германских государств смогло переработать на уровне своего традиционного сознания революционные идеи до полного отрицания устоев феодаль­ного землевладения. При этом, конечно, сохранилась религиозная вера и вера в святость монархической власти. Однако в отличие от французского, германское крестьянство не замахнулось на интересы буржуазии и понятно, что уровень развития традиционного слоя мышления у него был ниже. Значительное место в народных массах занимал «класс» мелких ремесленников и торговцев, мелкой буржуазии. В со­ответствии с наблюдением Ф. Энгельса, «в более крупных горо­дах он составляет почти большинство населения; в мелких ему принадлежит решительный перевес»[41]. Этот класс в не­мецкой революции сыграл во многом решающую роль, ибо «...в борьбе за имперскую конституцию и за права германского парламента интересы именно этого класса были поставлены на карту. Во всех временных правительствах, которые организовывались в восставших областях, большинство составляли представители именно этой части народа...»[42]. Как и во Франции, мелкая буржуазия Германии не смогла последовательно революционно вести борьбу за демократию и оказалась «...способна лишь на то, чтобы погубить всякое движение, которое вверяется ее руководству»[43].
    В Германии и Австро-Венгрии к народным массам следует отнести и такой специфический слой населения как студен­чество, многонациональное по своему составу, ведущее полу­голодное существование. В Австро-Венгрии путь для созда­ния конституционного строя расчистила совместная борьба рабочего класса, мелкой и средней буржуазии и радикальной интеллигенции. Демократические слои Вены накопили опре­деленный политический опыт, довольно ясно прослеживалась их связь с французскими революционными демократами кон­ца XVIII в. Однако «...подлинные боевые силы повстанцев состояли из городских рабочих, которые первыми брались за оружие и вступали в сражение с войсками... Большинство молодых людей из всех классов, стоящих ниже класса капи­талистов, по крайней мере, временно находилось в рядах по­встанческих армий, но эта довольно пестрая толпа молоде­жи быстро поредела, как только дело приняло более серьез­ный оборот»[44].
       Своеобразные характеристики принадлежат народным массам Италии. Рабочий класс здесь развит еще менее, чем в Германии. Фабричный пролетариат численно мал, практиче­ски не обладает элементами политического сознания. Из ра­зорившихся ремесленников юга непрерывно пополнялись ря­ды «лаццарони» - люмпен-пролетариата, готового за при­горшню медяков идти за кем угодно. Значительную роль в революционном движении играли городские массы, разде­лявшие различные иллюзии - от монархических до респуб­ликанских. Почти повсеместно лидирующую роль играла многочисленная мелкобуржуазная и буржуазная интелли­генция.
    В отличие от раздробленной Германии, разъединенная Италия была к тому же оккупирована иностранцами, попи­равшими достоинство великого итальянского народа. Этот факт оказывал стойкое влияние на формирование революционной армии страны, способствуя активной перестройке традиционного сознания народных масс. Поэтому события французской революции мгновенно вызвали революционный отклик в Италии и народ Милана, например, один, без всякой помощи, в пять дней геройски прогнал привычных к войне - австрийских солдат[45].
    Крестьянство проявляло себя по-разному, хотя в традиционном его сознании на первом месте стояли вера в «доброго папу» и монархический способ правления, беспрекословное послушание священникам. В Неаполитанском королевстве по призыву священников развернулась крестьянская война в горах. В апреле 1848 г., руководимые духовниками, невежественные крестьяне-горцы объединились с отрядами буржуазной гвардии против республиканцев из Франции. Деревенские церкви стали центрами контрреволюционной пропаганды. В Ломбардии крестьяне также отошли от национального дела, обвиняя во всех своих бедах «синьоров и их войну». Напротив, городские низы и представители мелкой буржуазии, несмотря на голод и угрозу австрийского вторжения, продолжали стоять за республику[46]. Выдающийся вождь итальянского революционного движения Дж. Гарибальди неоднократно убеждался во враждебности крестьянства к своей армии и понимал суть этого явления. Он писал: «...деревенское население мало сочувствует национальному делу, возможно, это вызывалось тем, что крестьяне находятся всецело под влиянием духовенства, или же тем, что они вообще враждебно относятся к своим господам, которые при нашествии чужеземцев большей частью покидают страну» [47].
    Революции 1840-х гг. полностью подтвердили мысль К. Маркса и Ф. Энгельса о возрастании роли народных масс в истории, об увеличении численности народа принимающего участие в практических политических действиях. Массовые действия народных масс, несомненно, оказали решающее воздействие на развитие революций в Европе в целом ряде их узловых моментов. Примеров тому множество. Во время фев­ральского восстания в Париже, после удаления Гизо бур­жуазия сказала «все!», но пролетариат требовал - «Долой Луи-Филиппа!». Вмешательство народа расстроило маневры либерально-монархической буржуазии, пытавшейся спасти монархию и привело к установлению республики. В свою оче­редь от республики пролетариат добивался решения рабочего вопроса[48].
    Народные движения, широко развернувшиеся в Пруссии после мартовских событий, придавали революции буржуазно-демократический характер. Очевидны и результаты давления народа в событиях мая 1848 г. в Австрии.
     Активные народные выступления в начале революции в Италии позволили А. И. Герцену отметить: «Войну Австрии объявило не правительство, а римский народ» [49]. Волнения в Римском государстве привели к практическому результату - было разрешено создавать буржуазную национальную гвар­дию, австрийцы не решились двинуть войска вглубь страны.
    В своих практических действиях народные массы прояв­ляют огромную силу и настойчивость. Это подчеркивал К. Маркс, анализируя июньское восстание парижского проле­тариата. Он писал: «Не имея никаких других вождей, ника­ких других средств, кроме самого возмущения, народ сопро­тивлялся буржуазии, соединившейся с солдатней дольше, чем какая-либо французская династия, снабженная всем военным аппаратом сопротивлялась какой-либо фракции буржуазии, соединившейся с народом»[50]. И только эта сила народа по­зволяет провести наиболее далеко идущие демократические преобразования. Основоположники марксизма-ленинизма представляли именно народный суверенитет, фактическое гос­подство вооруженного народа как существенную особенность победоносной буржуазной революции.
    Довольно интересным представляется вопрос о психолого-социальных особенностях действий народных масс, о побуди­тельных мотивах их борьбы. Революции 1848-1849 гг. внес­ли значительные изменения в сознание народных масс, в част­ности, веру в личности постепенно вытесняет вера в идеалы, принципы, т. е. развивается теоретическая, классовая форма сознания. А. Грамши, рассуждая о человеческом коллективе в прошлом, считает, что он существовал при провиденциаль­ном руководстве. Он писал: «...коллективная воля создава­лась под воздействием непосредственного внушения, импуль­са, сообщаемого «героем», представительной личностью. Но эта коллективная воля была обусловлена внешними фак­торами и постоянно возникала и распадалась» [51].
    Во время февральской революции в Париже народ вела в бой идея республики, а не вожаки. Роль членов тайных обществ республиканского толка сводилась, по свидетельству В. П. Анненкова, только к назначению пунктов восстания[52]. Однако после победы, в самый важный момент февраля - момент создания Временного правительства - народными массами тайно управляли агенты мэра Парижа Армана Марраста[53]. В конце-концов без лидеров в любом деле обойтись нельзя, и они являлись. Таковыми зачастую становились не только выдающиеся, но и одиозные личности. Наряду с великими именами Дж. Гарибальди и А. Брунетти, Альбера, Барбеса и Ф. Распайля, В. Вейтлинга и Г. Кудлиха, Ш. Петефи и Л. Кошута, Д. Маджинни и Д. Орсини соседствуют и такие ложные лидеры, как Ледрю-Роллен, Ж. Прудон, Л. Блан, граф Кавур, король Альберт и даже Л. Наполеон.
К. Маркс довольно четко вскрывал суть той ситуации, когда появляются мнимые вожди народа. Он писал: «Отличительной чертой всех революций является то, что именно тогда когда народ, кажется, стоит на пороге великих начинаний, когда ему предстоит открыть новую эру, он дает увлечь себя иллюзиями прошлого и добровольно уступает всю свою с таким трудом завоеванную власть, все свое влияние представителям - подлинным или мнимым - народного движения минувшей эпохи» [54].

     При создании Временного правительства нового состава в Париже февраля 1848 г. народные массы, хотя и чувствуют инстинктивно, что их обманывают, все же поддаются уговорам предательской фракции буржуазии. Вот как это происходит по свидетельствам очевидцев: «Нас обманывают! Это изменники! Повторяется то же, что было в 1830 г. - кричат в вооруженных группах, среди которых доминируют члены сек­ций, бойцы 1832-1834 года, члены тайных обществ... Но при имени Дюпона (де л'Эр) произнесенного некоторыми инсургентами головы обнажаются... Это дает возможность новым членам правительства пройти в Ратушу»[55]. А имя уважаемого ранее, престарелого Дюпона в феврале 1848 г. отнюдь не знак революционных намерений. Однако пролетарии к июню все же разбираются с тем, кто является их подлинными во­жаками. Это, в основном, выходцы из среды ремесленников и рабочих. Повстанцы сознают необходимость высшего командования, но так и не создают его. Восстание не имеет даже своего плана. Несомненно, что главная причина этого - отсутствие четкого классового сознания. Отсутствие единства между восставшими прослеживается и по существовавшим среди них паролям типа: «Кан и Коссидьер», «Республика и Коссидьер», «Победить или умереть» и даже «Мужество, бла­горазумие и веселое настроение»; лозунгах на знаменах: «Соб­людение права собственности, смерть ворам!», «Хлеба или свинца!», «Организация труда» и т. п.[56] По другому ведет себя крестьянство. Оно до конца свято верит в чистоту помыслов главного врага революции Л. Напо­леона.

    Понятно, что без партии, выражающей интересы опреде­ленного класса, четко продуманные и организованные дей­ствия последнего нереальны. Возможны три варианта дей­ствий народных масс: стихийного действия, приводящего к положительному результату; сознательного, приводящего к стихийному результату, не совпадающему с целью; совпадаю­щих социальных целей и общественных результатов совокуп­ной деятельности людей» [57]. В «Святом семействе» К. Маркс и Ф. Энгельс отмечали: «Если, стало быть, революция, кото­рая может служить представительницей всех великих истори­ческих «дел», неудачна, - то она неудачна потому, что та масса, жизненными условиями которой по существу ограни­чилась революция, была массой исключительной, не охваты­вающей всей совокупности населения, ограниченной массой» ...«Идея неизменно посрамляла себя, как только она отде­лялась от «интереса»...»[58]. Именно неразвитость европейско­го капитализма середины XIX в. привела к поражениям рево­люций 1840-х гг. Плоды революций были собраны крупной промышленной буржуазией в соответствии с объективными историческими условиями. Революционные интересы обще­ства еще не были так выпукло выражены в рабочем классе, спровоцированном на июньское восстание и потому француз­ский пролетариат «еще не был способен осуществить свою ре­волюцию»[59]. К. Маркс писал: «Французские рабочие не могли двинуться ни на шаг вперед, не могли тронуть ни одного во­лоска буржуазного строя, пока ход революции не поднял про­тив него, против господства капитала, стоящую между про­летариатом и буржуазией массу нации, крестьян и мелкую буржуазию, а не заставил их воззвать к пролетариату, при­знав в нем своего передового борца. Только ценою страшного июньского поражения рабочие могли купить эту победу»[60].

    Широкое вовлечение народных масс в революции, буржу­азные по своему характеру, сделало итоги их трудно предска­зуемыми. А. И. Герцен описывал результаты февраля во Франции следующим образом: «Хотели реформы - сде­лали революцию, хотели прогнать Гизо - прогнали Луи-Филиппа, хотели провозгласить право банкетов - провозгла­сили республику; утром мечтали о министерстве Тьера или О. Барро, вечером О. Барро больше отстал, нежели Гизо»[61]. Так пробивала себе дорогу главная идея социально-экономической и политической жизни Франции того времени - демократизация буржуазного государства в интересах промышленной буржуазии. Осуществился, скорее всего, второй вариант возможных действий из вышеперечисленных нами. Вместо республики установилась империя, власть перешла к фракции крупной промышленной буржуазии. Кульминационными моментами революций 1840-х гг. стали моменты единых действий различных составных частей народных масс, которые, правда были чрезвычайно редки, во французской революции практически не было момента, где бы совпадали действия пролетариата, крестьянства и мелкой буржуазии. Различные интересы, разная степень развития политического сознания подключали их к борьбе в разное время. Разновременное втягивание различных слоев народных масс в революцию нанесло огромный ущерб ее демократическому содержанию. Вот почему В. И. Ленин в работе «Под чужим флагом» подчеркивал следующую мысль: «...при военных конфликтах на почве подъема буржуазии к власти в отдельных национальностях Маркс заботился больше всего, как и в 1848 году, о расширении и обострении буржуазно-демократических движений путем участия более широких и более «плебейских» масс, мелкой буржуазии вообще, крестьянства в частности, наконец, неимущих классов»[62].

---

*Опубликовано: Познавательные, мировоззренческие и воспитательные функции всеобщей истории: Межвузовский сборник научных трудов. М.: МОПИ им. Н.К.Крупской, 1988. С.62-80