Кириллов В.М.

Метаморфозы памяти о Второй мировой войне*

Великая Отечественная война – часть Второй мировой войны

Потери СССР и Германии: армия и народ

В начале 1946 года Сталиным было объявлено, что общие потери (армии и населения) в только что окончившейся войне составили около 7 миллионов. 15 лет спустя, в 1961 году, Хрущевым была названа новая цифра - более 20 миллионов.

Коллективная память и ее метаморфозы

Категория памяти по отношению к опыту Второй мировой войны многозначна. Это – индивидуальная, социальная, групповая, общественная, коллективная память поколений («память коммуникации»), память культуры, национальная виды памяти. В «обществе существует столько же видов памяти, сколько индивидуумов, семей, социальных групп, кланов. Память множественна, и часто разные ее проявления разделены и конфликтуют между собой». В качестве своеобразной конвенции, можно выделить то,  «что естественным образом называется памятью, а именно, …, совокупность представлений о прошлом, которая в данном обществе, в данный исторический момент становится доминирующей и образует нечто вроде разделяемого большинством «здравого смысла» [10].

Интересно, каким образом, развивался этот доминирующий вид памяти за последние семь десятилетий в странах-участницах войны.

Мучительным процесс «переработки прошлого» оказался в ФРГ. Первоначальный антифашистский импульс 1945 г. довольно быстро сошел на нет в условиях развернувшейся «холодной войны». По наблюдениям историков, «подавляющее большинство немцев восприняло окончание войны не как освобождение, но как поражение, как национальную катастрофу»[11]. «Только в конце 1950-х «преодоление прошлого» постепенно стало осознаваться в ФРГ как знак длительного, многопланового общенационального извлечения уроков из истории «третьего рейха», как призыв к моральному очищению, к восприятию и осмыслению правды о фашизме и войне, как понятие-символ, порожденное чувствами стыда и ответственности за преступления гитлеризма»[12].

В 1958 г. было принято правительственное решение о создании Центрального ведомства ФРГ по расследованию нацистских преступлений. А.Борозняк отмечает, что «этапным событием начала 1960-х годов стал Франкфуртский процесс над убийцами Освенцима - первый крупный процесс над нацистскими преступниками, проведенный правосудием ФРГ. На основе свидетельских показаний и архивных материалов был реконструирован механизм массового уничтожения в крупнейшем лагере смерти. Суду были представлены подготовленные Институтом современной истории экспертные заключения о геноциде против еврейского народа, о преступных действиях СС, о плановом уничтожении советских военнопленных и роли вермахта в этих злодеяниях. После процесса слово «Освенцим» стало шифром нацистского режима» [13].  

Во время демонстрации в ФРГ (январь 1979) «американского художественного сериала «Холокост», рассказавшего потрясенным немцам о трагедии «окончательного решения еврейского вопроса» в нацистской Германии и в оккупированных странах Европы, у экранов собралось более 20 миллионов зрителей». Они узнали страшную правду, задумались «не только о судьбе евреев, но и о молчании или бездействии миллионов равнодушных сограждан, которые стали свидетелями или соучастниками преступлений». Вскоре в Западном Берлине был создан Центр по изучению антисемитизма[14]. 

Особое место в развитии исторического сознания ФРГ сыграла дискуссия 1986-1987 гг., получившая название «спор историков». Интересно, что ее инициаторами стали историки консервативного направления. Один из них, Э.Нольте считал, что «Гитлер был всего лишь слепком со Сталина, а Освенцим - только «технически усовершенствованной» копией ГУЛАГа.» «Холокост» объявили «ответом» на мифическое «объявление войны» Гитлеру со стороны международных еврейских организаций. Тезис о нацистской диктатуре как орудии «превентивного убийства» был органично дополнен установкой о «вынужденной» войне Гитлера против СССР»[15].

В период после объединения Германии в стране шли дискуссии об ответственности рядовых немцев за преступления нацизма. «С марта 1995 по ноябрь 1999 года в 32 городах ФРГ была представлена документальная экспозиция «Война на уничтожение. Преступления вермахта в 1941-1944 годах», подготовленная Институтом социальных исследований (Гамбург). Общее число посетителей выставки составило 860 тысяч». К этому моменту «в социальном сознании доминировало представление о том, что вермахт вел против Советского Союза «чистую войну». Что же касалось очевидных преступлений на оккупированных территориях СССР, то они привычно относились на счет нацистских карательных формирований»[16].

После критики некоторых тезисов экспозиции и их длительного обсуждения, «выставка в ее новой версии действовала с ноября 2001 по март 2004 года. Центральной темой экспозиции и дискуссий вокруг нее стала тема личной ответственности солдат и офицеров за совершенные злодеяния». Выставка была представлена в 11 немецких городах. Ее посетили более 400 тысяч человек[17].

А.Борозняк констатирует: «С уходом из жизни немцев, для которых нацистская диктатура являлась фактом собственной биографии, субстанция коллективной памяти исчезает и замещается достаточно приблизительными коллективными представлениями. Только пятая часть современных германских граждан являлась свидетелем крушения гитлеризма. Процесс смены поколений накладывается на противоречивую структуру исторического сознания. В историческом сознании ФРГ происходит переход от «памяти коммуникации» к «памяти культуры»… Извлечение уроков из истории «третьего рейха» заняло целую эпоху в германском общественном сознании, эпоху, которая включила активную жизнь трех поколений. Эта эпоха, став уже объектом научной рефлексии (и получив наименование «постистории национал-социализма»), очевидно, завершается или уже завершилась»[18].

Каков же итог происходившего осознания прошлого для немецкого народа? Его можно уложить в несколько важных положений:

1. Поражение нацизма теперь воспринимается как освобождение от тоталитарного прошлого, открытие пути демократического развития немецкого государства.

2. Осознана ответственность вермахта и «рядового немца» за преступления нацизма.

3. Признана и осознана ответственность за массовое уничтожение евреев нацистами (Холокост).

В нашей стране ситуация с опытом Второй мировой и Отечественной войны, казалось бы, складывается вполне позитивно. Ведь мы победители. К тому же победа одержана над совершенно одиозным противником, олицетворенным глубоко антигуманной идеологией фашизма. Однако, с момента начала холодной войны и по сей день, наша победа находится под постоянным прицелом ее критиков, которые порой отрицают сам смысл произошедшего.

Историографическая ситуация с изучением войны складывалась в России непросто в силу политической и идеологической цензуры советского периода. Еще при жизни Сталина были выработаны основные пропагандистские тезисы по узловым проблемам войны: коллективизация и индустриализация явились необходимыми условиями усиления обороноспособности страны; СССР всегда придерживался политики коллективной безопасности; пакт о ненападении с гитлеровской Германией был единственно правильным решением в безвыходной ситуации; Сталин привел народ к победе; в войне погибло семь миллионов человек; победа над фашизмом является выражением принципиального преимущества социализма над всеми другими общественными устройствами[19].

Результаты победы были узурпированы вождем. Было запрещено отмечать День Победы как всенародный праздник, уже через два года после войны прекратили выплаты фронтовикам за ордена и медали, для инвалидов войны установлена унизительная процедура ежегодного подтверждения увечья, нищенствующих инвалидов постарались убрать с улиц городов в отдаленные места, напоминающие лагеря.

Н.С.Хрущев в своей разоблачительной речи на XX съезде партии подверг критике роль Сталина в победе, указал на трагические последствия репрессий против военачальников Красной Армии в конце 1930-х гг. Однако, начавшаяся было волна публикаций воспоминаний участников войны, была прервана негласным партийным решением.

В период с сер. 1960 по сер. 1980-х гг. Политбюро ЦК КПСС продолжало «дирижировать» историографией. Поэтому предпринятые публикации по истории Второй мировой войны (12 томов) и по истории Великой Отечественной войны (6 томов) стали символом псевдонаучности, с середины 1960-х годов и вплоть до сер.1980-х гг. отличавшей работы по военной истории. «Толстые научные труды и литературно переработанные воспоминания о войне ставили своей целью остановить идеологически опасную «дегероизацию», подтвердить преимущество социализма и вновь показать Сталина величайшим военным вождем, сведя на нет его ошибки и преступления. Террор против Красной армии превратился в «необоснованные обвинения», а катастрофические военные поражения - во «временные неудачи». Но опущены были не только критические моменты; отсутствовали также и концептуальные вопросы, а приведенные выше оценки времен Сталина не подвергались никакой ревизии»[20]. Мемуары, разрешенные к изданию, подлежали жесткой цензуре. Так произошло даже с мемуарами Г.К.Жукова, подлинный текст которых так и не устроил членов Политбюро.

Историографическая революция, развернувшаяся с провозглашением политики гласности в конце 1980-х годов, постепенно вывела отечественных историков на международный уровень изучения проблем войны, налажен диалог с мировым сообществом историков. Устранение политической цензуры открыло для свободного изучения ряда болевых тем, ранее находившихся под запретом: террор против военачальников и командиров РККА в 1937-1938 годы; пакт Молотова-Риббентропа и политика дружбы с фашистской Германией, война с Финляндией 1939-1940 годов; политика в отношении прибалтийских государств и «присоединенных» территорий Западной Украины, Белоруссии, Бессарабии, Северной Буковины; коллаборационизм на советской территории (история РОА, ОУН-УПА); депортация десятков народов в годы войны; повседневная жизнь и психология войны; военные преступления Красной Армии во время наступления на Запад; сталинский антисемитизм; отношение советского руководства к Варшавскому восстанию 1944 года; объективная оценка жертв войны с той и другой стороны и так далее. Начинается преодоление взгляда на Великую Отечественную войну, как изолированное от Второй мировой войны явление.

К сожалению, и сегодня историография проблемы отличается яркой политизированностью и идеологизацией. С достаточной степенью условности, можно выделить несколько оппозиционных направлений в историографии: 1. радикально-антисоветское, антикоммунистическое; 2. консервативное; 3.прокоммунистическое, радикально-националистическое; 4.умеренное либерально-демократическое.

Рассмотрим их противостояние на уровне главных тезисов. Для первого направления характерен следующий их набор: СССР – тоталитарное, агрессивное государство, склонное к экспансии; Сталин готовился нанести удар первым, но Гитлер его опередил; пакт Молотова-Риббентропа – акт предательства на пути создания антифашистской коалиции;  Вторая мировая война началась совместными действиями против Польши партнеров и  союзников - гитлеровской Германии и СССР; победа в войне достигнута не умением, а числом и жизнь одного немецкого солдата стоила жизни от 4 до 10 красноармейцев;  победа в войне привела к новой оккупации европейских государств, освобожденных от фашизма и к разворачиванию «холодной войны»; победители и спасенные рассматриваются как жертвы советского режима.

Второе направление характеризуется такими основными постулатами: войны в Европе было не избежать; руководство СССР сделало все возможное для подготовки страны к войне (этим оправдывается коллективизация, индустриализация, очищение от «пятой колонны» внутри страны) и ее предотвращения (политика коллективной безопасности); пакт 1939 г. был вынужденным ответом на Мюнхенский сговор и политику умиротворения фашистов, проводимую западными демократиями; просчеты в начале войны объясняются вероломством и коварством Гитлера; соотношение боевых потерь было неблагоприятно только в начале войны, а  в среднем составило 1:1,3 (Вермахт-РККА); РККА выполняла освободительную миссию в Европе «чистыми руками», не проявляя жестокости и насилия к гражданскому населению; послевоенное присутствие Красной Армии в Европе объясняется коварством союзников, которые готовы были начать войну с СССР; «холодная война»- проявление экспансионизма Запада; победа в войне – доказательство преимуществ государственного устройства СССР.

Для радикально-националистического направления присущи иные тезисы: преобразование мифа о Москве - третьем Риме в миф о спасительной миссии СССР, первого социалистического государства, по отношению ко всему человечеству; утверждение, что СССР мог бы победить в этой войне и без помощи союзников; отождествление мобилизационной политики партии с готовностью «исполнить требования партии и правительства как внутренней потребности каждого; «убежденность в том, что «русские свой национальный характер и душевные качества полнее всего проявляют в периоды переломов, в годы испытаний и войн», в чрезвычайных обстоятельствах катастроф и бедствий (ситуации «подвига», «массового героизма» на фронте и в труде), а не в «спокойные и благополучные времена»[21];  использование воспоминаний о войне для легитимации централизованного и репрессивного социального порядка; возвеличивание роли Сталина, который «принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой» (с опорой на слова У.Черчилля, которых на самом деле не было) и восстановил целостность Российской империи.

Как замечает Л.Гудков: «По мере роста собственно русского национализма и временного отдаления от тех лет война постепенно стала укладываться в традиционные рамки русского «миссионерства» и «соперничества с Западом». Параллели между событиями новейшей и древней истории («СССР, разгромив фашизм, защитил европейские народы от угрозы уничтожения», как в свое время «Русь, разгромив татаро-монгольские орды, стала щитом для Европы») оказываются общим местом, как в националистической риторике позднего советского времени, так и в постсоветское время. Дополнительный тон такому пониманию придает идея, что русские победили противника, перед которым не устоял никто из самых развитых и богатых, благополучных, «цивилизованных» народов Европы»[22].

И, наконец, для четвертого направления характерны следующие тезисы: мобилизационная экономическая модель советского режима базировалась на принудительном труде и репрессиях; СССР не отказывался от идеи «мировой революции» и был настроен экспансионистски, о чем свидетельствует политика войн и «присоединений» 1939-1940 гг.; пакт Молотова-Риббентропа и договор о дружбе с Германией стали свидетельством участия СССР в разделе Европы; репрессии против РККА чрезвычайно ослабили армию и резко снизили инициативность ее командного состава; Сталин допустил ряд тяжелейших просчетов в предвоенный и начальный период отечественной войны, что не является свидетельством его талантов как государственного деятеля и военачальника; излюбленным методом его политики и в годы войны были репрессии, пренебрежение человеческими жизнями (в результате чего цена победы оказалась чрезмерно велика); освобождение европейских стран от фашизма было использовано для расширения сферы влияния социализма и задержало их демократизацию; после окончания войны Сталин узурпировал победу народа и продолжил политику репрессий; «память о войне стала сначала в Советском Союзе, а потом в России носителем не демократических ценностей антифашизма…, но носителем традиционных националистических ценностей, которые, будучи вплетены в ткань социалистической риторики…, постепенно образовали идеологический костяк режима»[23]; державная символика победы стоит на пути развития демократического гражданского общества в котором, по образному выражению Борозняка, при наличии «своего» Освенцима - не было «своего» Нюрнберга[24].

Лев Гудков пишет: «Триумф победителей маскирует двусмысленность самого символа. Победа в войне легитимирует советский тоталитарный режим в целом, бесконтрольную власть как таковую, задним числом, ретроспективно оправдывая «издержки» советской истории, форсированной военно-промышленной модернизации - репрессии, голод, нищету, массовую гибель людей после коллективизации, создавая безальтернативную версию прошлого, единственно возможные и значимые рамки интерпретации истории»[25].

Особое внимание следует обратить на официальную позицию Русской православной церкви по отношению к Победе и Сталину. Патриарх Кирилл, в своем выступлении 2009 г., оценил победу как чудо, а тяготы войны - как расплату за вероотступничество. Его представитель, архиепископ Илларион, в своем интервью высказал собственное мнение о Сталине и войне: «Я считаю, что Сталин был чудовищем, духовным уродом, который создал жуткую, античеловеческую систему управления страной, построенную на лжи, насилии и терроре. Он развязал геноцид против народа своей страны и несет личную ответственность за смерть миллионов безвинных людей. В этом плане Сталин вполне сопоставим с Гитлером. …

Победа в Великой Отечественной войне была действительно чудом, потому что Сталин перед войной сделал все, чтобы разгромить страну. Он уничтожил все высшее руководство армии, в результате массовых репрессий поставил некогда могучую страну на грань выживания… В войну страна вступила почти обескровленной… Чудо победы в войне — это великое явление силы духа нашего народа, которую не сумели сломить ни Сталин, ни Гитлер[26].

Солидарную позицию выразил в своем обращении к российскому народу 30 октября 2009 г. президент страны Д.Медведев: «Я убежден, что никакое развитие страны, никакие ее успехи, амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь…Правда и то, что преступления Сталина не могут умалить подвиги народа, который одержал победу в Великой Отечественной войне»[27].

Вышеназванные направления в историографии опираются на различные системы ценностей и модели государственного развития. Каждое из них стремится дать ответ на вопрос о перспективах развития России, исходя из своеобразного представления о национальных традициях. В определенной степени это ответ интеллектуалов, представляющих элитарный слой народа. В то же время это относиться к сфере коллективной национальной истории, в большей степени истории сакральной, легендарной, действующей как мощнейший двигатель социальной интеграции и сплоченности.

Согласно данным социологических опросов последнего времени, победа в Великой Отечественной войне россиянами определяется как важнейшее событие в истории страны XX в. В 1996 г. 44% респондентов выделяли это событие, как «вызывающее наибольшую гордость в нашей истории», в 2003 г. такой ответ дали 87%, а в 2007 г. уже 94% Социологи приходят к выводу, что сегодня в «России общественное значение памяти о Победе оказывается даже выше, чем в Советском Союзе»[28].

Победа в войне тесно связана с ролью Сталина. Поэтому, чем выше статус событий «войны», тем менее глубокой становится память о репрессиях: их значимость  «для российской истории за последние 12 лет (к 2003 г.), по мнению респондентов, упала с 29% до менее 1%; напротив, позитивные оценки роли Сталина с 1998 года к 2003 году выросли с 19% до 53%. На вопрос: «Если бы Сталин был жив и избирался на пост президента России, вы проголосовали бы за него или нет?» - 26-27% жителей России сегодня ответили: да, проголосовали бы). 

В опросе 2003 г. 67% респондентов полагали, что СССР мог бы победить в этой войне и без помощи союзников. Нормой символической самоидентичности стало настроение патриотического энтузиазма-мобилизации. Убеждение в том, что «русские свой национальный характер и душевные качества полнее всего проявляют в периоды переломов, в годы испытаний и войн», в чрезвычайных обстоятельствах катастроф и бедствий (ситуации «подвига», «массового героизма» на фронте и в труде), а не в «спокойные и благополучные времена», разделяло 77% опрошенных.

Сегодня готовы одобрить сам Пакт «Молотова-Риббентропа» даже большее число опрошенных, чем вообще знают, в чем состоит его существо (40% всех опрошенных против 23%). В 2001 году почти половина опрошенных (47%) считала, что в конце 1930-х годов избежать войны было невозможно, не согласны с ними были 35% [29].

Лев Гудков подчеркивает: «Практически выпал, вытеснен из коллективной памяти (массового сознания) пласт переживаний будничной, беспросветной войны и послевоенного существования, подневольной работы, хронического голода и нищеты, принудительной скученности жизни. Они рассеялись так же, как память об искалеченных инвалидах… От всего этого в общественной памяти остался лишь подсознательный страх, часто выражающийся как страх новой войны, мировой или гражданской, определивший собой дальний горизонт массовых оценок качества жизни, вялое сопротивление попыткам героизации всего, что выходит за рамки военной тематики, пассивность терпения - короче, все то, что в советское время выливалось в привычный вздох: «лишь бы не было войны»[32].

В условиях демократизации общественной и государственной жизни России произошло освобождение индивидуальной памяти, санкционировано ее право выйти из под спуда властной и личностной цензуры. Это явление совпало с общеевропейскими процессами. По наблюдениям П.Нора, европейский мир сегодня находится на переходной стадии от исторического самосознания к социальному сознанию, когда вместо национальной идентичности торжествуют социальные идентичности и ослабевает классическая национальная модель[33].  В такой момент коллективная национальная память распадается на память социальных групп и индивидов.

Свидетельством «реабилитации» индивидуальной памяти является публикация воспоминаний, демонстрация художественных и документальных фильмов, конкурсы творческих работ. Ярким примером такой деятельности стал конкурс «Человек в истории. Россия XX век», организованный обществом «Мемориал». Источником для написания конкурсных работ избраны, в основном, семейные архивы. Сегодня «состоялось» около 20 000 работ школьников, по которым можно составить карту болевых точек советской истории: коллективизация, раскулачивание, депортация народов, ГУЛАГ, Великая Отечественная война[34].

Как замечает журналист И.Прусс, «тексты из дальних и относительно мелких поселений позволяют взглянуть на российскую историю прошлого столетия глазами рядового человека провинциальной России. История при этом предстает в совершенно ином виде, нежели официально принятый на сегодня ее вариант». Как же в них ранжируются события российской истории по степени значимости? На первом месте «решительно» стоит коллективизация, второе и третье делят война и репрессии. Интересно отметить, что тема революции оказывается почти вытесненной из семейной памяти[35].

Исходя из анализа всей совокупности работ конкурса, делается вывод: «не важно, насколько именно такой подход к истории подсказан им учителями, их научными руководителями и насколько это - самостоятельно выработанная ими идеология. Важнее констатировать, что общественное сознание явно сдвинулось в эту сторону. Относительно недавно на вопрос, зачем надо было уничтожать такое количество людей, был общепринятый ответ: ради победы социализма; ради того, чтобы победить в войне; ради сохранения «целостности государства». Участники конкурса твердо стоят на своей ценностной позиции не только в случаях, в общем-то, для всех бесспорных и даже официально осужденных: коллективизация, сталинские репрессии. Пожалуй, впервые в одной из работ четвертого конкурса я прочла вопрос: зачем нужны были огромные жертвы и страдания ленинградской блокады? Почему нельзя было сдать город?.. Львиная доля претензий подростков адресована государству. В отличие от старших, они именно на систему возлагают главную ответственность - и не только за прямое насилие, но и за вопиющую бедность, невыносимые, на их взгляд, условия быта, на которые власть обрекала людей, оставаясь совершенно равнодушной к их нуждам». Более того, подростки не сомневаются в преступном характере советского режима[36].

Особые характеристики принадлежат национальной памяти тех государств, которые вышли из СССР и находятся в мучительном поиске своей новой индентичности.

Одним из ярких примеров такого рода является Украина. Историк В.Гриневич пишет: «особенность украинской исторической памяти войны заключалась в том, что она изначально была раздвоенной. Национально-освободительное движение, охватившее западные области Украины в годы немецкой оккупации и достигшее своего пика в период возвращения сталинского режима, создало за годы войны целую систему национальных мифов со своими героями и символами, пантеонами и праздниками, в основе которой лежала идея жертвенной борьбы украинского народа «против двух империализмов - сталинского и гитлеровского за независимую украинскую державу». Не случайно советская власть сразу после возвращения в Украину позаботилась об уничтожении всего, что напоминало бы местному населению об этой борьбе. Никите Хрущеву принадлежала идея превращения курганов-могил, насыпанных украинскими повстанцами для увековечения памяти героев, в памятники советским солдатам. С этой целью с курганов сбивали деревянные кресты и национальные символы тризубы, монтируя вместо них пирамидки с красными звездами»[37].

Советские и националистические трактовки истории Украины стали разменной картой в руках политиков, часть из которых ориентируется на Запад, другая на Россию. Это усложнило парадигму национальной памяти. С одной стороны, в 2000 г. Верховная Рада с подачи Организации ветеранов Украины приняла Закон Украины «Об увековечении Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов». День Победы стал официальным государственным праздником Украины, призванным сохранить советскую ритуальную символику. В то же время закон обходил молчанием «больную тему» о роли и месте в минувшей войне бойцов УПА. С другой стороны, в «инаугурационной речи президент Виктор Ющенко подал в одном смысловом ряду ГУЛАГ и Освенцим, Голодомор и Холокост, равнозначно осуждая преступления в Украине как сталинского, так и гитлеровского режимов»[38]. Ветеранов Красной армии и УПА уже давно разделяют праздники: советские ветераны празднуют 9 мая День Победы, комбатанты УПА - 14 октября День Украинской повстанческой армии.

В целом, в рамках новой формирующейся национальной идентичности, в Украине сформулированы и в разной степени поддержаны обществом и государством следующие тезисы: большевики не позволили украинцам самостоятельно сформировать основы своей государственности: в результате искусственно организованного Сталиным голодомора 1932-1933 гг. в Украине умерло от 3 до 4 млн. чел.; «присоединение» западных областей было воспринято населением как оккупация и вызвало к жизни национально-освободительное движение; перенесен акцент с 22 июня 1941 года на 17 сентября 1939 года - вступление СССР (и Украины) во Вторую мировую войну; Сталин и Гитлер подаются в одной связке - как тоталитарные диктаторы, которые несут равную ответственность за развязывание войны; термин Великая Отечественная война заменен на «германско-советская» или Вторая мировая война; место красных партизан и героев-подпольщиков заняли лидеры ОУН-УПА Р.Шухевич и С.Бандера, которые вели борьбу против двух диктаторов – Сталина и Гитлера. Важно отметить, что большинство из этих тезисов с одобрения Министерства просвещения вошло в школьные учебники, на которых уже сформировалось поколение участников «оранжевой революции»[39].

Примерно такой же процесс происходит в государствах Прибалтики, например, в Латвии. Здесь центральную роль в коллективном самосознании играет память о сталинской депортации июня 1941 г. По подсчетам историков «с 1940 по 1949 год Латвия потеряла около 25% своего населения, в том числе около 10% латышского населения»[40]. На государственном уровне получили одобрение следующие трактовки национальной истории: страна дважды подверглась оккупации -  большевиками и фашистами; многие латыши рассматривают ветеранов Латышского легиона как борцов за национальное дело или хотя бы как невинные и трагические фигуры на шахматной доске мировых держав; «лесных братьев» - антисоветских партизан послевоенного времени чтят как национальных героев, а красных партизан, боровшихся с вермахтом, называют бандитами. Как отмечает Онкен, «Сегодня все чаще звучат призывы совместно вспоминать всех латышских участников военных действий, как на немецкой, так и на советской стороне, но это, по всей видимости, пока невозможно[41].

Мы можем относиться с недоумением и возмущением к тому, что происходит в Украине и Прибалтике с памятью о войне, но навешивание ярлыков – неблагодарное занятие. Гораздо более конструктивно - попытаться воспринять трагический опыт народов этих государств, по судьбам которых прокатился каток сталинских репрессий и кровавой схватки в годы войны. Ведь только в ходе борьбы с «буржуазно-националистическим подпольем» (1944-1952 гг.) в западных областях Украины было репрессировано около 500 тыс. чел., из которых более 153 тыс. убито и более 203 тыс. выслано навечно из пределов УССР[42].

В целом в странах Западной Европы «память о войне была выстроена и положена в основу национальной идентичности разных стран, чтобы передать и укрепить в сознании людей те ценности свободы и демократии, которыми питался антифашизм и во имя которых он сражался»[43]. Например, немцы учились извлекать уроки из своей истории в обстановке формирования и совершенствования гражданского общества, в условиях деятельности государства, обладающего социальной ответственностью.

В отличие от российской памяти, которая под воздействием государственного патриотизма поставила на первый план национальное содержание события, не случайно названное Великой Отечественной, а не Второй мировой войной, память на Западе строилась на основе того, что воспринималось как специфическая черта войны с нацизмом, а именно что на карту были поставлены не только свобода народов и их интересы, но и нечто более существенное: свобода человека как таковая и защита западной цивилизации в целом, понимаемой как наследие ценностей, родившихся в эпоху Просвещения и Французской революции и положенных затем в основу послевоенной европейской демократии[44].

Однако объективная картина социальной памяти и целевых установок в европейских государствах, травмированная опытом массового насилия в годы Второй мировой войны, несет в себе и сегодня многие негативные характеристики.

Как тонко подметил Т.Адорно, «Жест необходимости все забыть и все простить, приличествующий лишь тому, кто испытал несправедливость, практикуется сторонниками тех, кто виновен в совершении этой несправедливости». Далее он пишет: «Трудно понять, как люди не испытывают стыда, приводя аргументы вроде того, что в газовых камерах было уничтожено не более пяти миллионов евреев, но никак не шесть. Иррациональным является также широко распространенный взаимный зачет вины - будто Дрезден сполна искупил Освенцим. В построении подобных расчетов, в суетливых попытках при помощи встречных обвинений освободить себя от мук совести есть что-то нечеловеческое. Разрушения во время военных действий, образцами которых, между прочим, являлись Ковентри и Роттердам, вряд ли можно сравнивать с административным убийством миллионов невинных людей. Но оспаривается даже и их невиновность, очевидная и несомненная. Непомерность содеянного заставляет оправдываться»[45].

Т.Адорно пишет о том, что одной из причин фальсификаций в западной историографии является старый тезис о защите от «русской угрозы». Именно он оправдывает нападение Гитлера на СССР. Гитлер становится борцом с большевизмом, «цепным псом», сдерживающим натиск с Востока. «Забывают всего лишь (!) о том, что сама эта угроза вызвана именно действиями Гитлера, навлекшего на Европу именно то, чему согласно желаниям «умиротворителей» он, развязав экспансионистскую войну, должен был бы воспрепятствовать[46].

Фашизм продолжает свою политическую жизнь и сегодня. Это свидетельствует о том, что «проработка прошлого» не завершилась, и все еще продолжают существовать объективные общественные предпосылки, из которых фашизм произрос.

Необходимость постоянного приспособления под объективные обстоятельства жизни, отождествление себя с «существующим данным» и властью «создает тоталитарный потенциал». «И так как действительность, в конце концов, не дает той автономии и того возможного счастья, которое вообще-то обещает понятие демократии, то к ней относятся индифферентно, если и вовсе не питают к ней тайную ненависть. Форма политической организации переживается как не соответствующая общественной и экономической реальности… Для людей, постоянно переживающих реальное бессилие, лучшее непереносимо даже как видимость. Они предпочитают избавиться от обязанности автономного существования, в отношении которого у них возникает подозрение, что они не смогут соответствовать ему, и бросаются в плавильный котел коллективного «я» [47]. Не знаю, стоит ли подчеркивать, что это наблюдение Т.Адорно напрямую относится и к нам.

---

*Опубликовано: Нижнетагильская государственная социально-педагогическая академия. Ученые записки. Общественные науки / Отв. ред. О.В. Рыжкова. Н.Тагил: НТГСПА, 2011. С.13-27. Публикуется без приложения.

[1]  Вторая мировая война [Электронный ресурс]. URL: http:// www. ru.wikipedia.org/.../(дата обращения 21.01. 2010).

[2] Гриф секретности снят. Потери вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах : статистическое исследование / под. ред. Г.Ф.Кривошеева. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1993. С. 416.

[3] Россия и СССР в войнах XX века : статистическое исследование / под ред. Г.Ф.Кривошеева. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 518.

[4] Наибольшие людские потери вооруженных сил стран-участниц Второй мировой войны [Электронный ресурс]. URL: www.deol.ru/manclub/war/pp.htm (дата обращения: 21.01.2010).

[5] Россия и СССР в войнах XX века … С. 518.

[6] Наибольшие людские потери вооруженных сил стран-участниц...

[7] Россия и СССР в войнах XX века … С. 518–519, 516, 239.

[8] Там же. С. 237.

[9] Там же. С. 246, 248.

[10] Ферретти М. Непримиримая память: Россия и война. Заметки на полях спора на жгучую тему // Неприкосновенный запас. 2005. № 2–3. С. 76.

[11] Борозняк А. ФРГ: Волны исторической памяти // Там же. С. 58.

[12] Там же. С. 59.

[13] Там же. С. 60.

[14] Там же. С. 60–61.

[15] Там же. С. 61.

[16] Там же. С. 62.

[17] Там же. С. 63–64.

[18] Там же.

[19] Хеслер И. Что значит «Проработка прошлого»? Об историографии Великой Отечественной войны в СССР и России // Неприкосновенный запас. № 2–3. 2005. С. 88.

[20] Там же. С. 90.

[21] Гудков Л. Память о войне и массовая идентичность россиян // Там же. С. 55.

[22] Там же. С. 52.

[23] Ферретти М. Указ. соч. С. 77.

[24] Борозняк А. Указ. соч. С. 65.

[25] Гудков Л. Указ. соч. С. 52.

[26] Миссия в миру [Электронный ресурс] : [интервью главы Отдела внешних церковных связей РПЦ архиепископа Волоколамского Иллариона] / архиепископ Волоколамский Илларион ; К. Мацан, Н. Силаев // Эксперт. 2009. № 23. URL: http://www.expert.ru/printissues/expert/2009/23/interview_misiya_v_miru (дата обращения: 21.01.2010).

[27] Медведев Д.А. Память о национальных трагедиях так же священна, как память о победах [Электронный ресурс] : [обращение президента РФ Д.Медведева 30 октября 2009 г.]// Видеоблог Д.Медведева. URL: http://www.blog.kremlin.ru  (дата обращения: 21.01.2010).

[28] Гудков Л. Указ. соч. С. 52.

[29] Там же. С. 52, 55, 56.

[30] Пресс-выпуск ВЦИОМ №1302 от 31.08.09 [Электронный ресурс]. URL: http:// www.wciom.ru (дата обращения 21.01.2010)

[31] Там же. С. 54.

[32] Там же. С. 49.

[33] Нора П. Всемирное торжество памяти // Неприкосновенный запас. № 2–3. 2005. С. 207.

[34] Прусс И. Советская история в исполнении современного подростка и его бабушки // Там же. С. 117.

[35] Там же. С. 117, 118.

[36] Там же. С. 121.

[37] Гриневич В. Расколотая память: Вторая мировая война в историческом сознании украинского общества // Неприкосновенный запас. № 2–3. 2005. С. 221.

[38] Там же. С. 277.

[39] Там же.

[40] Онкен Э.-К. От истории освобождения к истории оккупации. Восприятие Второй мировой войны и память о ней в Латвии после 1945 года // Неприкосновенный запас. № 2–3. 2005. С. 313.

[41] Там же. С. 235–236.
[42] Хрестоматия по новейшей истории России. 1917–2004 : в 2 ч. М., 2005. Ч. 2: 1945–2004 / под ред. А.Ф. Киселева, Э.М. Щагина. С. 229.

[43] Ферретти М. Указ. соч. С. 77.

[44] Там же.

[45] Адорно Т. Что значит «проработка прошлого» // Неприкосновенный запас. № 2–3. 2005. С. 36–37.

[46] Там же. С. 39.

[47] Там же. С.42–43.